– Ох, Катька-Катька, – бормочет Леша себе под нос, – что ты, черт побери, за тварь такая?

Из широкого кармана куртки выпирает миниатюрная полупустая бутылка коньяка. Леша хватается за горлышко, но затем отдергивает руку, будто обжегшись.

– Ну уж нет, змий зеленый, тебе меня не провести, – говорит он самому себе. Звук собственного голоса, как якорь, тянет к земле, не давая оторваться и взлететь на небо одиноким воздушным шариком. Леша не то что разочаровался – скорее испугался. О том, что в поселке многие женщины «змеи», он слышал еще с младых ногтей. В пылу ссоры отец мать тоже частенько называл «змеюкой», но едва ли можно было подумать, что на его жизненном пути встретится кое-кто гораздо более ядовитый.

Вот и женись теперь на девушках из-за их жилищных условий, право слово.

* * *

– Ну, Вер, зачем сразу так? Давай поговорим как взрослые нормальные люди.

– Мы. С тобой. Не. Нормальные, – членораздельно выплевывает девушка и в очередной раз взмахивает ножом.

– Слушай, ну хотя бы развяжи, – просит Соловей. – У меня, знаешь ли, уже спина затекла.

Они оба знают, что если бы Соловей не позволил, Вера вообще бы не смогла никуда его привязать, тем более к дереву. В темноте глаза бывшей жены разбойника опасно блестят: каждая неудачная попытка убийства ее только раззадоривает.

Вместо того чтобы ответить Соловью, Вера бормочет себе под нос:

– Где ж твоя ахиллесова пята, подонок…

Как уже оказалось, это не сердце, не горло и даже не голова. Мокрый от собственной крови, будто попал под дождь, Соловей не перестает снисходительно улыбаться, и лучше бы он этого не делал.

Он приехал к Вере впервые за много лет, чтобы предупредить о том, что ее ищут. Хотя – кого он обманывает? – хотел еще раз увидеть ее лицо и сравнить, похожа ли реальность на потускневшие воспоминания. Еще как похожа.

Женщины, они существа мистические и загадочные, даже в том случае, когда женщина перед тобой и есть живое воплощение историй и легенд. И все же последнее, чего он от нее ожидал, это вот такого «острого» в прямом смысле слова приема.

– Вер, я тебя прошу по-человечески…

– По-человечески? – передразнивает девушка, играясь с лезвием ножа.

– Не придирайся к словам. Зачем тебе руки об меня марать? Сама же видишь: тварь я живучая. Зря только хороший нож портишь. И вообще, знаешь ли, не самое приятное чувство, когда в тебя вот так ножом тычут.

– Как, вот так?

Ему, конечно же, не больно, но он все равно вскрикивает и чуть дергается в сторону, удерживаемый бечевой.

– Ну все, – предупреждает Соловей, – или ты прекращаешь играть в свои игры, или я за себя не ручаюсь.

– Что? Засвистишь? Только вот перебьешь половину лесных зверушек, а мне от этого ни горячо, ни холодно. Сам знаешь.

И он знает. Потому впервые за долгие столетия одиночества именно с Верой он решил «очеловечиться» до такой степени, что не просто женился, а по-настоящему захотел осесть. Он подумал: если не с этой женщиной, то он не будет счастлив ни с кем.

Впоследствии, вспоминая их первую встречу, Соловей часто спрашивал себя, была ли это случайность или же нити судьбы так хитро переплелись, что не оставили им другого выбора. Вера говорила: подобное тянется к подобному – на что он всегда отвечал, что нет, она совсем не такая, как он. Это правда: она оказалась гораздо, гораздо хуже.

В какой-то момент у него даже промелькнула мысль, что когда-нибудь она все-таки попытается убить его. Не потому что не любит, а потому что у нее просто не будет вариантов. А тут он под боком: теплый такой, родной, от него пахнет медовухой и терпким рассолом.

– Вера. – Имя слетает с языка, больно кольнув в самое сердце, потому что уже много лет он не произносил его вслух. – Вера, давай поговорим.

– Наболтались уже.

В кармане ее дождевика, чей цвет в темноте не определить, пиликает телефон, и прежде чем Вера успевает опомниться, Соловей уже свободен от веревок и держит аппарат у уха. Реакции ей хватает только на то, чтобы приставить нож к беззащитному горлу.

– Вер, ты?

Голос кажется знакомым, но Соловей не сразу вспоминает, как зовут его обладательницу. Когда он видел ее в последний раз, она гоняла по селу на велосипеде, пугая соседских гусей. Еще тогда она чересчур сильно пеклась о своей подруге. С годами, судя по всему, стало только хуже.

Вера прожигает его глазами, но Соловей делает вид, что ему все равно. Он скорее удавится этой самой бечевкой, нежели признается, что готов пройти через все это еще раз, если Вера будет продолжать так близко к нему склоняться.

– Вера?

– Здесь твоя Вера, здесь, – говорит Соловей, а сам все не может перестать смотреть в эти черные глаза.

Нож легко и беззвучно разрезает кожу. О том, что у него в теле появилась еще одна дыра, Соловей узнает скорее по запаху свежей крови, нежели из-за боли. Как он и говорил раньше, это не столько больно, сколько неприятно.

Дальнейшим разговором с Катериной Соловей попросту тянет время. Но, как и все самое веселое, звонок довольно быстро заканчивается. Вера вырывает у Соловья телефон и свободной рукой засовывает его обратно в карман.

– Ты хоть понимаешь, какие у меня могут быть проблемы из-за тебя? – шипит девушка. На лицо ей падают разметавшиеся от ветра волосы.

– И ты так хочешь их решить? Пять лет брака для тебя теперь, что, ничего не значат?

Вера отворачивается, и Соловей понимает, что задел больную тему. Он ведь уже слышал от нее, и не раз, какого из двух мужей она считает настоящим. Конечно, он ведь не чета царю Тиринфа. Куда уж сыну рогатого и хвостатого рядом с героем легенд!

– Ты знаешь, как звали мою дочь? – шепотом спрашивает Вера, так и оставшись стоять к нему спиной.

– Понятия не имею. Какая вообще разни?..

– Горгофена. – Девушка встает полубоком, так, что ее профиль освещается белым светом луны. – С греческого – «убийца горгон». Я хотела назвать ее Феба, таким светлым был ее лик, такой лучезарной улыбка. Но муж настолько помешался на этой своей Горгоне, что даже дочь родную в это втянул, хотя кто-кто, а уж она точно не должна была отвечать за его грехи.

– Вера, о чем ты?..

На землю падает окровавленный нож, который еще совсем недавно Вера крепко сжимала в руках.

– Ты думаешь, я хотела?.. – Она шепчет тише ветра, но Соловей все равно отчетливо различает каждое слово. – Думаешь, я не молила его забыть о случившемся? Но нет, он был одержим! – Голос Веры начинает дрожать. – Дошло до того, что когда он касался меня… Он все чаще начал отстраняться. Быстро, резко, будто моя кожа его обжигала. Оказалось, у него на этой почве начались галлюцинации, и даже во мне, своей законной супруге, матери своих детей, он видел непобежденного врага. Он испугался – как мальчишка испугался, – что из книг и учебников исчезнет имя Персея, убийцы Горгоны Медузы. И тогда его безумие стало моим. Да, – она оседает на землю, – это безумие. Я безумна…